«ЖЕЛЕЗНАЯ МАСКА» МУКАЧЕВСКОГО ЗАМКА

Содержались там и знатные особы, среди них воспитатель императора Франца Андрей Рендель, его, по-видимому, родственник, гвардейский капитан Франц Рендель, с 1832 года отбывал пожизненное заключение, за неудавшееся покушение на цесаря Фердинанда V. Известный чешский композитор Иржи Ружичка, французский посол Камил Турно. (М. В. Троян «Мукачевский замок». Ужгород. 1977 г.). Интересные воспоминания о тюремном содержании, оставил нам просветитель и языковед Ференц Казинци (о нем отдельная публикация). Содержался там и свой тайный узник, в отличие от героя Александра Дюма (отца), его скрыли под именем барона Шёнварта. Им оказался руководитель греческого национально-освободительного движения, разбитого турками, Александр Ипсиланти (1792-1828), который в июле 1821 года вынужден был бежать в пределы Австро-Венгрии. Власти срединной империи, напуганные популярностью А. Ипсиланти среди населения страны, в 1823 году заточают его в тюрьму Мукачевского замка.
Этот факт подтверждает немецкий поэт-романтик Вильгельм Миллер, живший в Мукачеве в первой половине ХIХ века. В цикле стихотворений «Песни греков», одно из которых так и назвалась «Александр Ипсиланти в Мукачеве», он рассказал о тяжелой судьбе греческого героя.

Поэт Иван Козлов первым в России откликнулся на заточение князя Ипсиланти. «Пленный грек в темнице» – литературный дебют ослепшего поэта.
И с друзьями смело
Гибельной грозой
За святое дело
Мы помчались в бой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но, увы, в неволе
Держат здесь меня
Не сражаюсь я!
Все думы Ипсиланти, – пишет современник, с первых дней его заточения были обращены к полям сражений, где решалась судьба Греции».

17 июля 1821 года австрийский государственный канцлер князь Меттерних писал императорскому и королевскому интернунцию графу фон Лютцофту в Константинополь: «Его величество не замедлил распорядиться тайно перевести указанного князя Александра Ипсиланти в отдельную крепость и содержать там его с такой строгостью, что бы он не только не мог сообщаться с кем бы то ни было извне, но чтобы само место его пребывания осталось покрытым глубочайшей тайной». Опыт заточения французской «железной маски», считал высший чин Австрийской империи, должен был сработать.

Григорий Арш, автор уникальной публикации «Тайный узник Венского двора: Александр Ипсиланти в австрийских крепостях», пишет об этом, ссылаясь на приложение к письму Ипсиланти, от 2 ноября 1827 года, к послу России в Вене Д. П. Татищеву: «Г-н комендант крепости Арад генерал Тори пригласил меня к себе, сообщил мне о приказе, который он только что получил через старшего адъютанта главнокомандующего в Темешваре. В нём говорилось, что император Франц, движимый свойственным ему чувством великодушия, согласился предоставить нам убежище в его владениях на условии, что я в письменном виде дам честное слово за меня и сопровождающих меня лиц, в том, что я не предприму попытку к бегству на протяжении всего времени моего пребывания в месте, которое мне назначено, что я не буду иметь какой-либо переписки с кем бы то ни было, кроме как пользуясь средствами, которые будут мне указаны, что я приму и буду носить имя «Барон Шёнварт», не смея никому назвать мое настоящее имя, и что в случае неприятия мною этих условий власти будут вынуждены, вследствие соглашений австрийского правительства с Оттоманской Портой, выдать меня туркам. Не подозревая об ужасной участи меня, я согласился на все и дал слово, надеясь главным образом на то, что все это не могло длиться долго, чем уверяли меня». («Новая и новейшая история», 1987 г. № 2, стр. 125-145).

Как он ошибался, доверившись коварной австрийской власти, оказавшись, по распоряжению императора Франца, в казематах Мукачевского замка. «При одном виде замка я тотчас же представил себе, мою судьбу и душа моя похолодела, – писал позднее Александр Ипсиланти, – когда я услышал, как господин комендант крепости отчитывал сопровождающего меня офицера за то, что он доставил меня днём, а не ночью, как это предписано в отношении государственных преступников. Офицер ответил, что об этом ничего не было сказано в полученных им инструкциях и что у него нет указания, считать меня государственным преступником и обращаться со мной как с таковым». (Там же).

Далее, А. Ипсиланти пишет: «Комендант, попросил нас пройти в канцелярию крепости, вместе с надзирателем составил опись моих вещей, которые все без исключения были отобраны. В 10 часов, по приказу коменданта, я последовал за надзирателем. Тот, держа тусклый фонарь, среди глубокого безмолвия повел меня к назначенному помещению, которое перед тем комендант мне расхваливал. Услышав, как несколько дверей со скрипом закрылись за мной, спустившись и поднявшись по нескольким лестницам внутри мрачных сводов, я дошел до железной двери в конце коридора; открыв ее, тюремщик ввел меня в небольшое сводчатое помещение, куда свет проникал лишь через маленькую бойницу, находившуюся почти у самого потолка. Его меблировка, состоявшая из убогой кровати высотой в полфута с соломенным матрацем и грубо сколоченного ночного стула…, довели мое удивление до предела. Тюремщик холодно заметил, что это обычная камера и что он меня сейчас запрет. Я спросил его, где люди, сопровождавшие меня, и нельзя ли, чтобы они были со мной и мне помогали. Он ответил, что их заперли отдельно, рядом со мной, камерах, таких же, как моя, и что он не получил приказа оставить нас вместе. Тогда я послал его к коменданту сказать, что я, раненный без руки, не могу сам себя обслуживать, что я нуждаюсь в человеке, который бы обо мне заботился…, а главное – прошу его не запирать нас отдельно в этих страшных камерах. Комендант удовлетворил мою последнюю просьбу, во всем остальном отказал, и мне пришлось спать на той кровати, которая находилась в комнате, и на следующий день я был лишен всего того, что необходимо для туалета и, что было еще гораздо мучительнее, совершенно не имел белья. Г-н комендант в течение долгого времени упорно отказывался вернуть мне самые необходимые вещи – это была мука, которую невозможно описать». (Там же).

Такое невыносимые условия вскоре дали рецидив. А. Ипсиланти так пишет: «Это отразилось на нашем здоровье: врач, которого послали, чтобы нас осмотреть, заявил, что единственной причиной недомогания является недостаток воздуха и движения. Тогда комендант приказал, чтобы нас ночью выпускали на прогулку. А для того, чтобы нас никто не увидел, выводили с 10 до 12 вечера на один из бастионов замка, где находились отхожие места для содержавшихся в двух этажах под нами. Пищу нам давали такую же, как и всем, и столь же плохую, хотя стоила она нам дорого». (Там же).

Оказывается, что за содержание в таких ужасных условиях Александр Ипсиланти и его братья, оплачивали из средств, получаемых от родных из России. Цинизму австрийских властей нет меры. Это видно из письма, отправленного А. Ипсиланти 22 августа 1821 года. В нем он сообщал о том, что он и его братья здоровы, и просил выслать им деньги, как можно больше и побыстрее. Место отправления в письме не указывалось. Называлось только лицо, которому следовало выслать деньги – «Его превосходительству военному министру графу де Беллегарде». (Валерий Разгулов «Узник Мукачевского замка» в монографии «Музей Легоцкого» /Ужгород, 1997 г. стр. 52, серия «Карпатской панорамы»).

В 1827 года по ходатайству русского правительства Александр Ипсиланти был освобожден из австрийской неволи. Последние годы он провел в крепости Терезиен (Терезиенштадт) в Чехии, куда был переведен по состоянию здоровья в июле 1823 года. В освобождении сыграло, по всей вероятности, то, что он был участником Отечественной войны 1812 года, награжден многими орденами и медалями, в том числе и золотым «Георгиевским оружием» – за храбрость. Под Дрезденом ему ядром оторвало правую руку. В 1817 году Ипсиланти получил чин генерал-майора и аксельбант флигель-адъютанта.

Через год великий сын греческого народа скончался, сказались годы заточения, в том числе, и в страшной тюрьме-замке.

Певец революции Шандор Петефи посетил в 1847 году Мукачевский замок с его сырыми казематами. Следует отметить, что Петефи знал о печальной судьбе и страданиях греческого героя. Имя князя Александра Ипсиланти в Венгрии, как было уже отмечено, пользовалось большой популярностью. Этому в какой-то мере способствовали проживающие в стране греки и игравшие заметную роль в торговле. А одна из лавок мод в центре Пешта была названа именем Александра Ипсиланти. И, наконец, Петефи мог встретиться с именем Ипсиланти в венгерском переводе пушкинского «Выстрела». Эту повесть перевел друг поэта Габор Казинци и опубликовал в 1844 году в «Пештском журнале мод», в котором печатался и Шандор Петефи. В «Путевых письмах» поэт пишет: «Поздним утром я выехал из Унгвара и пополудни приехал в Мункач. Пока мой возница приводил в порядок лошадей, я наскоро пообедал и поспешил навестить замок, превращенный в государственную тюрьму. Замок расположен посреди равнины на высоком холе, в пятнадцати минутах ходьбы от города… Бог его знает, почему посреди этих стен у меня так сжалось сердце, что я едва дышал. Чувства свои я описал в стихотворении». Это стихотворение называлось «В Мукачевкой крепости» и заканчивалось потрясающими строками:

Тихий стон из-под земли я слышу,
Он пронзил мне сердце, как кинжал,
Прочь отсюда! Я еще на воле,
Но уже почти безумным стал.
Черви там грызут и дух и тело…
Темная, сырая глубина…
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма… Ну, нет, тюрьма страшна.

Александр Ипсиланти дорог нам и тем, что его имя часто встречается на страницах произведений А. С. Пушкина: в повести «Выстрел», в десятой главе «Евгения Онегина», в стихотворении «К Овидию», «Меж тем, как генерал Орлов», в письмах. Образ Ипсиланти Пушкин также запечатлел в своих рисунках на рукописных листах. Наконец, известно, что Пушкин мечтал принять непосредственное участие в греческом восстании. В мае 1821 года он писал в дневнике: «Третьего дня писал к князю Ипсиланти с молодым французом, который отправлялся в греческое войско». Еще раньше, прозрачными намеками поэт сообщал друзьям и родным о своем отъезде. Как знать – отправься великий поэт на поле брани, не разделил бы он печальную судьбу Александра Ипсиланти и его братьев на закарпатской земле.

Валерий Разгулов, историк-краевед